Рассказ на вечер №8

Каждый из нас носит маски. Владелец магазина карнавальных костюмов знал об этом не понаслышке. Его звали Иммануилом (в честь Канта – родители решили, что это очень аристократично) и в этом году ему исполнилось 73 года. Когда-то он был актером, лицедеем, но те времена давно прошли и теперь мужчине приходилось довольствоваться своей небольшой лавкой.

Иногда к нему захаживали местечковые актеры из небольших театров, и их рассказы заставляли сиять глаза старого Иммануила – он на время возвращался к тому, что любил больше всего на свете. Он как будто чувствовал запах кулис, ощущал прикосновение расшитых костюмов, слышал хлопки и смешки зрителей. Но моменты сияния длились недолго, и старичок снова становился обычным продавцом лавки.

Немаловажное место в магазине занимали карнавальные маски. Они были разными – картонные, пластиковые, гипсовые, деревянные, дорогие и не очень, с перьями или кожаной нашивкой, африканские и венецианские, изображающие определенных персонажей или просто маскарадные. Каждый мог спрятать свое истинное лицо под любой из масок.

В те моменты, когда посетителей в магазине не было (а это время занимало большую часть дня), Иммануил надевал одну из масок и представлял себя героем одной из пьес. Он был грустным Пьеро и храбрым королем Артуром, африканским богом Мокко, карающим нечестивых жен и неверных мужей, загадочным незнакомцем на красочном испанском карнавале, который похитил самую красивую девушку бала. Вскоре такие самодеятельные спектакли перестали заглушать пустоту в душе старика. Именно тогда в городе стали пропадать дети.

Сначала это были несчастные беспризорники и дети из бедных районов, родители которых были только рады избавлению от одного голодного рта. Но эти глупые, необразованные детишки не смогли оценить всей красоты поставленного Иммануилом спектакля – они только плакали и просили есть. Он не хотел их убивать, но карающий меч могучего кочевника не щадит слабых и беспомощных.

Затем стали пропадать дети фабрикантов и сквайров. Эти были получше – они внимательно смотрели спектакли, но смеялись над самыми драматичными моментами. Глупые, глупые детишки были неспособны проникнуться духом драмы и пантомимы, прочувствовать трагедию персонажа. А зачем, рассудил Иммануил, при такой черствости души им жить дальше?

Старик не считал себя убийцей, он был избавителем. Он был режиссером и актером своей собственной пьесы, которая разворачивалась не только на его маленькой, импровизированной сцене, но и на всех улицах города, во всех его домах. Он был Творцом с большой буквы, он был Создателем и Просветителем, практически богом – кто, в конце концов, сказал, что бог должен быть милосердным?

По городу поползли слухи о новом Крысолове, уводящим детей своей песней из города. Дети продолжали исчезать, но ни упоминаний о том, что их где-то видели, ни трупов нигде не появлялось. Они будто испарились.

Полиция прочесывала все уголки города, заброшенные дома и притоны, заглядывала в дома к лицам с запятнанной репутацией и даже к уважаемым ремесленникам. Никто не думал заглянуть к лавку к старому, спятившему старику-театралу, а когда догадался, то встретил за прилавком добродушного, безобидного пожилого человека, который с немного сумасшедшей улыбкой отвечал на вопросы и искренне выражал сожаление, что загадочный похититель детей все еще не пойман. Собеседник уходил с чувством выполненного долга, не заметив на прилавке новых карнавальных масок из кожи светлого оттенка, напоминающего человеческую кожу.